Школа любви - Страница 24

То, что она увидела, как громом поразило ее: два силуэта за стеклами ярко освещенного окна.

Севиль не могла заметить их с того места, где стояла. Но Элизабет видела все четко, до самой последней детали, как будто смотрела сцену из широкоформатного фильма. Обрамленные оконным переплетом, два человека прильнули друг к другу — Эстрелья и ее Филипп.

Элизабет чуть не потеряла сознание. Это было точно как раньше, в тот самый день, шесть лет назад, когда она застала Филиппа со своей матерью… История повторяется.

К горлу Элизабет подступила тошнота, щеки стали бледнее ее шелкового платья, ноги едва держали.

— Может быть, нам пора вернуться? — прозвучал беззаботный голос Севиль. Он доносился до Элизабет будто сквозь толстый слой ваты. — Все удивятся, куда мы запропастились.

Пришлось взять себя в руки, изобразить подобие улыбки, надеясь, что фальши никто не почувствует.

Хозяин уже заждался. Он встретил их шуткой, мол, коньяк остывает, и вручил каждой по тонкой высокой рюмке. Элизабет не любила слишком крепкие напитки, но выпила чуть не до дна, отчаянно пытаясь успокоиться.

Наконец в дверях появился Филипп — само хладнокровие, спокойствие и невозмутимость. Эстрелья, радостная и раскрасневшаяся, следовала за ним.

— Я показала Филиппу то самое письмо, — объявила девушка. — Он велел мне немедленно послать ответ и еще две фотографии.

— Раз тебя приглашают на конкурс — стоит попробовать. — Филипп, будто в приветствии, высоко поднял свою рюмку. — А еще лучше, если бы ты съездила в Лондон сама. Судьба идет тебе в руки — не упускай шанс.

Элизабет всегда была в ладах с арифметикой, и простейшее уравнение — двое плюс одна — не составило для нее никакого труда. Вот почему, решила она, вчера вечером Филипп просил не ускорять ход событий в их отношениях. Дело вовсе не в его особенной чуткости и такте, как ей, дурехе, показалось вчера, а в элементарном, примитивном эгоизме. Имея запасной вариант, он не желал быть раньше времени связанным по рукам и ногам…

Ее переполняла глухая ненависть. Бесстыжий, безнравственный, бесчестный! Как он может вести игры с молоденькой девушкой, семнадцатилетней дочерью своих друзей? Что за низость!

Элизабет сумела сохранить видимость веселости вплоть до отъезда. Но только распрощалась с гостеприимными хозяевами и уселась в машину, сразу помрачнела.

Из темного салона автомобиля она наблюдала, как Филипп обнял на прощание друзей, расцеловал младшую из девочек, погладил по голове старшую. На большее прилюдно не осмелился, подумала Элизабет, еле сдерживая клокотавшую в ней ярость.

Филипп плюхнулся за руль явно в приподнятом настроении.

— Я же говорил тебе, какая это славная семья! Ты довольна?

— Да, было очень мило. Мне понравилось.

Голос ее звучал столь отстраненно и холодно, что Филипп не мог не обратить внимания.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, вполне.

— Тогда почему такая странная?

Филипп прав. Она перегибает палку. Устраивать сцену не входило в ее планы. Она также не собиралась говорить, что видела его с Эстрельей, ибо эта сцена на самом деле уже не имела почти никакого значения. Благодаря ей Элизабет лишь осознала свое вчерашнее безумие и теперь вновь протрезвела, обрела рассудок.

Что затуманило ее голову? О какой любви могла идти речь? Сумасшествие!

Она отважно обернулась к Филиппу:

— Пожалуй, лучше объясниться… вернее, я хочу попросить прощения… Должно быть, вчера на меня подействовало, как я чуть не утонула… А вечером, когда мы смотрели заход солнца на пляже… Все то, что между нами возникло… Наверное, это было временное помешательство. Я благодарна тебе — ты спас мне жизнь. Об остальном… забудь и прости…

Ничего другого придумать она не могла, но слова звучали убедительно.

— Понятно.

Больше Филипп не произнес ни звука. Он не сводил глаз с дороги, освещенной светом луны.

Элизабет особо не удивилась. Если он даже не потрудился укорять, спорить или разубеждать — значит, ему действительно все равно. Ну было нечто и прошло, как необременительное, легкое, лишь пощекотавшее нервы приключение. Бог ему судья. Себе же вчерашней слабости Элизабет простить не могла. Попалась, как дура. Расчувствовалась… вот и получила…

Теперь все — тема исчерпана.

Весь путь они молчали, Элизабет не могла дождаться, когда они приедут. Наконец въехали в ворота виллы. Не дожидаясь полной остановки, Элизабет взялась было за ручку дверцы, но Филипп властно остановил ее.

— Перед тем как выйти, может быть, ты все же скажешь, в чем настоящая причина?.. Надеюсь, ты не считаешь меня идиотом, чтобы я поверил в чушь насчет помутнения твоего рассудка?

Говоря это, свободной рукой он схватил ее за плечи, довольно резко встряхнув, повернул к себе лицом.

— Ладно уж, Лизи, скажи мне правду.

Это «Лизи» почти сломило ее и чуть не обезоружило. Ей нестерпимо захотелось все выложить, закричать: «Я видела тебя с Эстрельей», наброситься на него с кулаками, затем прильнуть к его груди, если он скажет, что измена ей только почудилась.

С трудом она с собой все-таки справилась.

— Конечно, можешь не верить, но я не вру. Я сказала все как есть.

— Не юли. Я тебя слишком хорошо знаю. — Его глаза сверкнули гневом, и он опять встряхнул ее. — Давай начистоту! Чего ты боишься!

— Боюсь?

— Да, боишься. Я знаю, ты чего-то опасаешься, так что давай-ка сознавайся, в чем дело.

Филипп спрашивал об этом и раньше, и, разумеется, он был прав. Элизабет отвергла его из-за того, что испугалась. Но это было ее глубоко личное дело, и она не собиралась обсуждать свои проблемы. Кроме того, она все равно отвергла бы его, ибо Клэнси оказался двуличным вероломным обманщиком.