— Филипп? — Его пальцы излучали успокаивающее тепло. По телу Элизабет побежали мурашки. Может быть, действительно она поспешила? Может быть, лучше уйти? — Филипп, я пришла только поблагодарить тебя, и все. Спасибо за то, что вчера ты открыл мне глаза на самое себя. Я бесконечно благодарна тебе. Я начала уже сходить с ума, все время думать об одном и том же. Мой страх походить на мать превратился в мучительное наваждение…
— Я понимаю. Надеюсь, ты сумела себя преодолеть до конца.
Элизабет кивнула.
— О да! Все действительно осталось позади.
Она сама уже в этом не сомневалась и теперь, когда наваждение исчезло, чувствовала себя умиротворенно и вольно.
Элизабет откашлялась.
— Я хотела бы еще сказать тебе…
— Любопытно, что же?
Его руки по-прежнему перебирали волосы Элизабет. Он ласково приподнял одну прядь, и она покорно обвила его пальцы.
— Я должна извиниться.
— Извиниться?
— За то, что наговорила в тот вечер, когда мы были в гостях у Хорке Чека. Я сказала много всего отвратительного, но все это неправда.
Мгновение Филипп молчал, потом вдруг улыбнулся.
— Я ждал, что ты придешь ко мне, надеялся, что скажешь именно так.
Он нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, и отчужденность в его глазах исчезла.
— Я несла такой вздор!
Элизабет чувствовала искреннее раскаяние.
Глядя прямо ему в глаза, Элизабет шагнула ближе, сердце билось в ее груди как птица в клетке. Она положила руки ему на плечи и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы.
— Ты каждый раз был великолепен со мной, и каждый раз мне было до безумия хорошо…
— Сумасшедшая, — тихо обронил он, обхватив руками ее талию, привлек к себе. — Я рад такому признанию. Я всегда хотел, чтобы тебе было хорошо так же, как мне…
Элизабет подняла на него глаза, внезапно осознав природу гложущего нетерпения, которое привело ее в квартиру Филиппа. В этом сосредоточилось не только желание извиниться и поблагодарить, а нечто более сильное, но простое: жажда близости.
Ее рука невольно потянулась к его шелковистым волосам, знакомому хохолку на затылке.
Вчера Филипп признался, что любит ее и она постоянно теперь думала только об этом. Хуже всего, если он сказал так, чтобы лишь утешить или, вспомнив о былой их привязанности друг к другу, просто подсластить пилюлю.
— Скажи, что прощаешь меня.
Филипп в ответ поцеловал ее.
— Прощаю. — Его объятие стало более тесным. — Но сейчас мне хочется снова сделать тебя счастливой.
Не надо было объяснять, что он имел в виду. Филипп наклонился, прижался к ее губам нежно и страстно, с таким желанием, что у нее дух перехватило. Его поцелуи обжигали. С тихим вздохом она обмякла в его руках, все поплыло, закружилось перед глазами. Она как будто даже оглохла.
— Пошли в спальню, — услышала Элизабет словно издалека его голос.
Сердце Элизабет переполняла любовь.
— Пошли, — просто ответила она.
Ее била дрожь. Теперь никаких сомнений. Она хочет отдаться мужчине, которого всегда любила.
В спальне тоже не было перемен. Филипп зажег торшер, заполнивший комнату мягким золотым светом. Элизабет радостно и торжествующе улыбнулась при виде роскошной постели, в которой испытала самые счастливые, самые сокровенные мгновения в жизни. Казалось, тогда на нее снисходила сама благодать.
— Мы опять вместе, Лизи, — тихо сказал он, крепко прижав ее к себе.
В той, прошлой, жизни они любили друг друга много-много раз, теперь казалось, что они были вместе только вчера. Филипп привычно расстегнул ее блузку, а Элизабет столь же привычно сняла с него рубашку. Пришел черед ее колготок — она сняла их сама, а Филипп сбросил брюки. Пока он возился с ее лифчиком, Элизабет наклонилась и поцеловала его в грудь. Не отдаляясь телами ни на мгновение, как будто боясь потерять друг друга, они погрузились в белизну простыней, нагие и трепещущие от ожидания.
Элизабет ласкала его обнаженное тело. О боже, как же она скучала все шесть лет по этим рукам, впадинке на шее, упругому животу и бедрам… Она стремилась слиться с ним, стать с ним единым целым, ощущая мощь его мужского желания. Она дрожала от нетерпения.
Но Филипп не спешил. Сначала он сделал все, чтобы завести ее до накала. Он прекрасно помнил все те маленькие штучки, которые приводили ее в исступление, — он обожал по-особому гладить ее грудь, а когда ласкал и целовал ее бедра с внутренней стороны, Элизабет стонала и выгибалась всем телом. Тогда и он сам терял голову от желания.
Казалось, так могло продолжаться вечно. Страсть вздымала их все выше и выше, а они все оттягивали блаженный миг соединения. Но наступил момент, когда они не могли уже ждать ни минуты.
— Я больше не могу, Лизи. Сейчас я возьму тебя.
— Скорей, — прошелестели ее губы.
Она была вся раскалена, не ощущала его тяжести, а только ритм его движений, все нараставший и нараставший. Они готовились к решающему моменту, который стремительно приближался. Еще через мгновение из ее груди вырвался крик восторга, когда в бешеном водовороте эмоций их плоть наконец слилась и увлекла за собой в блаженство…
Дав выход страсти, они долго лежали обнявшись, прислушиваясь к дыханию друг друга, и для Элизабет это было такое же волшебство, как и сам акт любви. Пребывая в неге и истоме, она впервые осознала, сколь отчаянно ей не хватало этого изумительного ощущения близости, когда тела, познав все до конца, целиком и полностью сливаются.
Спустя немного времени Филипп захотел пить, и они пошли на кухню, не стыдясь наготы друг друга. Захватив чай и шоколадное печенье, вернулись в спальню.